В последние десятилетия Степь открывает свои неизвестные страницы истории, культуры, этногенеза и т.д. Например, единый праязык человечества предположительно зародился в Урало-Алтайском регионе (в Сибири и Центральной Азии). Генетики установили, что одомашнивание лошади впервые произошло на территории Казахстана около 6 тысяч лет назад. Недавно на Алтае нашли захоронение древнего воина с музыкальным инструментом, похожего на кобыз. Датируется примерно VII веком. Оказалось, и мировая музыкальная культура отчасти имеет степные корни.
«Домбристы – носители духовной традиции»
О феномене казахской музыки, ее «генах» и особенностях, распространении степной музыкальной традиции, о самом древнем смычковом инструменте, степных звуках, пространстве мы попросили рассказать известного композитора, исполнителя, музыковеда, профессора алматинской консерватории Бахтияра Туткабайулы Аманжол.
- Бахтияр-аға, недавно познакомился с вашей работой «Музыка как язык сознания», вы сделали очень интересное открытие. Как Вы пришли к идее создания этой теории?
- Да, мне хотелось выявить как бы гены, особенности языка казахской музыки, для этого мне пришлось заняться музыкой как языковой системой. Как вообще возникла такая тема? Она возникла из жизни. Помню, приехал в 1980 году, окончив московскую консерваторию, начал работать в Алматы. Ректор консерватории им. Курмангазы Газиза Ахметовна Жубанова спросила меня: «Где ты хочешь работать, в каком отделении?» Я хотел преподавать композицию или полифонию, но она ответила: «На композиции мест нет, там только аксакалы (смеется), пойдешь работать к теоретикам!»
И я пошел туда. А там, у теоретиков, надо каждый год писать научные статьи – такие обязательные условия. Помню, одна музыковед написала работу о полифонии в казахской музыке. Полифония – это когда несколько слоев, несколько голосов идут одновременно, многоголосие. Этот музыковед обнаружила полифонию в кюе «Ақсақ құлан», похожую на имитацию: тема проводится в одном регистре, потом как ответ в другом. Все очень обрадовались. А меня это покоробило. Ведь дело в том, что это очень простой прием. Вся европейская музыка построена на имитации, и выходило, что, наконец, и казахи до этого дошли. Что-то не сходилось. Казахская музыка, как я ее понимал, очень сложная по содержанию, а имитация – это почти примитив. Но объяснить тогда я это не мог. Потом понял, что дело в европоцентризме. Мы подходили к казахской музыке, используя сложившиеся понятия другой традиции. Позже я понял, что в казахской музыке другая полифония – «виртуальная», а вся система государственного музыкального образования – европоцентристская, которая неправильно интерпретирует казахские мелодии.
Вот, например, Евгений Брусиловский, Василий Великанов – первые казахстанские композиторы–учителя, которые учили учеников с точки зрения европейской традиции, считая казахскую культуру как русский Восток. Или вот вся нынешняя система образования «народников», по сути, тоже европейская. Она вся строится вокруг жанра оркестра. А оркестр – это европейский жанр. А кто такие «народники», т.е. домбристы, кобызисты? Это носители духовной традиции, сама традиция предполагает сольное, импровизационное, медитативное исполнение. В итоге вся система представлений, которая имеется в традиционной казахской музыке, ломается. Народный оркестр тоже хороший жанр, но не должен заслонять собой корни, по которым тянутся нити в самые духовные наши залежи. Сейчас в музыкальном образовании отношение немного изменилось, акцент сместился все-таки на сольное исполнительство.
А тогда, чтобы на понятийном уровне начать решать эту проблему, необходимо было понять, чем казахская музыка отличается от европейской. Пытался разговаривать с музыковедами, но они говорили: все правильно, все по классике. С тех пор меня эта тема волнует. Я уже многое написал по этой теме, диссертацию защитил, свою музыку тоже писал, всю жизнь этому посвятил и только начинаю понимать, разбираться. Чтобы написать о том, чем отличается казахская музыка, скажем, от европейской, нужно сформулировать понятие музыки как языка. И здесь я столкнулся с проблемой: когда говоришь «язык казахской музыки», то говорят: да музыка вообще не язык, это какая-то информационная система, но не язык. Потому что в музыке нет знака. А нет знака – нет и языка. Но все-таки мне удалось сформулировать знак в музыке и, таким образом, доказать, что музыка все-таки – язык. Один из языков мозга. Мною уже опубликованы работы на эту тему, их начали признавать.
«В мелодии есть и физика, и психика»
- До Вас в этом направлении кто-то проводил исследования?
- Музыку - как язык люди пытались понять, сформулировать тысячелетиями. Это очень важно, потому что музыка сознавалась как феномен, через который происходит связь с Высшим уровнем сознания.Самые первые научные исследования относятся к XVII веку до нашей эры. Китайский ученый Лин Лунь понял, что звук – многосложен, там есть спрятанные звуки – сейчас их называют обертонами. И вот он выявил в последовательности обертоновых призвуков квинту. Но разгадать музыку как язык все равно не получалось. Потому что музыка – двойственное понятие. С одной стороны, это физика, акустика, с другой – это психика. А как эти два берега свести в одно? Допустим, какая-то индийская рага может вызвать пожар, другая – дождь. Но каков механизм передачи чувств через музыку в физическую реальность? Лин Лунь фактически исследовал физику, а делал выводы о духовном устройстве мира. Древние индусы обсуждали то, как та или иная рага соответствует времени суток, и исследовали, по сути, метафизику. Но не говорят об акустике. В общем, проблема была в мостике между берегами.
Попытка понять язык, наверное, началась в начале ХХ века. Это случилось в сочетании психологии, мифологии, акустики и музыковедения. Такие имена из психологии всем известны – З. Фрейд, К. Юнг. В 70-х годах вышла очень важная книга – в аспекте темы музыки как языка появились исследования американского нейропсихолога Карла Прибрама, сделавшего выводы о том, что сознание по своей природе голографическое, объемно-пространственное. Он сформулировал, что все языки мозга оперируют пространственными понятиями. Даже междометия мы воспринимаем как пространство, глагол, естественно, – пространство, прилагательное, существительное – все пространственное. Насчет пространства в музыке первыми стали исследовать, наверное, знаменитые советские музыковеды В. Холопова в совместном труде с Ю. Холоповым.
- А у нас были исследования?
- Да, об этом очень приятно говорить. Прорывной стала работа казахского музыковеда Багдаулета Аманова. Он исследовал западноказахстанские домбровые кюи, вывел терминологии. По казахской терминологии существует понятие «мировая гора», а домбра мыслится как «бас» (голова – головка), құлақ (ухо – ушко), мойын (шея), кеуде (грудь – середина), саға – аяқ (основание – нога), т.е. антропоморфно. Аманов исследовал терминологию казахских кюев: бас буын (главное, ведущее звено), орта буын (среднее звено), саға (нижнее звено, основание). Оказалось, везде есть вертикаль, получается параллель: гора – человеческое тело – домбра. Если интерпретировать исследования Аманова, то получается, что музыковед впервые вытащил знак. Потому что музыка может быть языком, если есть знак – Аманов нащупал знак языка музыки (вертикаль), в котором пересекаются физиология и мифология. Ноты – это язык, который используется для исполнителя, это вторичная система. Когда слушаем музыку, то, что действует на душу – там знак вертикали, соединяется физиология и мифология. Я пошел дальше – присоединил к этому физику, т.е. дело в том, что звук «многоэтажный», имеет основной тон и включающиеся в этот звук обертона (Бахтияр-аға демонстрирует это на горловом пении).
- А вертикаль – универсальна?
- Смотря, что иметь в виду под этим понятием. Вертикаль, строго говоря, понятие одномерное: только высота. А мы его трактуем еще и в трехмерном пространстве: ширина, длина, высота. А в музыке вертикаль трактуется и шире – в 4-мерном пространстве или еще более сложно – там она становится еще более объемной, как бы линией связи «вглубь» пространства. Причем в музыке сознание это делает легко и быстро, мы этого не замечаем, просто ощущаем: переносимся во времени и в пространстве, погружаемся в состояния, создаем невероятные ассоциативные связи. Так что, наверное, можно сказать, что вертикаль и универсальна. Она ведь и путь связи с тонкими мирами, она же и просто наше тело, она же и параметр, по которому мыслятся звуки, она же и стержень, по которому выстраивается Картина Мира в нашем мифосознании, она же и понятие иерархии вообще.
