Есть ли связь между терроризмом и религиозными верованиями? Разумно ли бороться с экстремизмом, законодательно запрещая те или иные религиозные течения и общины? Какова роль религии в противодействии терроризму и экстремизму? Ответы на эти и другие важные и серьезные вопросы дает в интервью журналисту пресс-клубу «Содружество» Жанар ТУЛИНДИНОВОЙ известный казахстанский эксперт в области религии Асылбек ИЗБАИРОВ.
Реакция казахстанской власти на тревожные события лета 2016 года – теракты сначала в Актобе, а затем в Алматы – не заставила себя долго ждать. В начале парламентского сезона в Мажилис поступил пакет законопроектов антитеррористической направленности. Затем в ходе формирования нового правительства было создано Министерство по делам религий и гражданского общества.
О том, удастся ли с помощью законодательных новшеств и нового уполномоченного органа по вопросам религии решить проблемы религиозной сферы, корреспондент Пресс-клуба «Содружество» побеседовала с известным казахстанским религиоведом, профессором кафедры религиоведения ЕНУ им. Л. Гумилева, директором Института геополитических исследований Асылбеком Избаировым.
– Асылбек Каримович, на первый взгляд, ничего революционно нового в законопроектах, внесенных в Мажилис, нет. Да, владельцев объектов, уязвимых в террористическом плане, обяжут устанавливать камеры видеонаблюдения. Будет создана единая база данных IMEI-кодов ввозимых в Казахстан мобильных телефонов. Да, ужесточится ответственность за проживание без регистрации, но кардинальных мер – наподобие запрета салафизма, ношения хиджабов и никабов или норм, сопоставимых с «пакетом Яровой» в России, в указанных законопроектах нет. С чем вы это связываете?
– Действительно, весь пакет законопроектов, поступивших в парламент РК, направлен прежде всего на то, чтобы предоставить специальным органам, которые непосредственно занимаются вопросами противодействия экстремизму и терроризму, необходимые полномочия.
Позитивная роль этих законопроектов заключается в том, что их нормы сосредоточены конкретно на предмете – борьбе с экстремизмом и терроризмом.
А что касается запретительных мер в отношение, скажем, салафизма, то этот вопрос все еще остается открытым. В этом вопросе есть как сторонники, так и противники. Очевидно, что госорганы должны взвесить все «за» и «против» при принятии подобных решений.
Тут, наверное, сперва нужно разобраться в термине «салафизм» и кто такой салафит? По сути этот термин восходит к понятию «путь праведных предков», к которому относятся три поколения мусульман, живших в эпоху расцвета ислама – сподвижников пророка Мухаммеда и последующих двух поколений.
Крайне сложно определить критерии, по которым мусульманина можно отнести к салафитам. Следует ли причислять к ним тех, кто верит в то, что Аллах находится на небе, а не повсюду?
Но разве мы не нарушим при этом рамки Конституции, в которой провозглашена свобода совести и вероисповедания? Как человек верит – это его личное дело, главное, что он является законопослушным гражданином.
Казахстан – это не теократическое государство, в котором законодательно могут устанавливаться религиозные доктрины. Как можно регулировать и облекать в нормотворческие рамки такие крайне сложные и тонкие вопросы?
Наконец, запрет салафизма может быть воспринят радикалами как гонение на мусульман и запрет ислама в целом. Это может послужить поводом для террористических организаций, чтобы активизировать атаки на территории Казахстана.
Стоит также обратить внимание на публикации в СМИ некоторых государств, что Казахстан якобы «не справляется» с террористической угрозой и нуждается в помощи. Стоит ли играть с огнем?
У нас уже есть запрет на такфиризм – и как на идеологию, и как на деятельность (такфиризм – радикальная исламистская идеология, основой которой является обвинение в неверии – прим. ред.), а это как раз-таки является сутью, основой экстремизма и терроризма. Поэтому принятие других запретительных норм лично мне видится неэффективным.
Но самый главный вопрос: насколько целесообразным является такое радикальное политическое решение накануне транзитного периода? Ведь это само по себе серьезный риск. В то время как целый ряд авторитетных специалистов предлагают альтернативные пути решения той же проблемы.
– Как вы расцениваете создание Министерства по делам религий и гражданского общества? У нас уже было Агентство по делам религий, которое было сформировано в июне 2011 года, на волне обострения ситуации в религиозной сфере, и просуществовало чуть больше двух лет. Зачем возвращаться к пройденному этапу и придавать уполномоченному органу в вопросах религии теперь уже статус министерства?
– Действительно, Агентство по делам религий было создано в сложный для Казахстана в религиозном отношении период. Перед ведомством стояли вполне конкретные задачи – принятие закона «О религиозной деятельности и религиозных объединениях» и перерегистрация религиозных объединений, и оно с ними успешно справилось. Ему также удалось наладить взаимодействие между госорганами и религиозными объединениями. Но на этом предмет его деятельности был исчерпан.
Агентство начало вторгаться в сферу, которая не относилась непосредственно к его компетенции – например, противодействие экстремизму и терроризму. А это все-таки является прерогативой Комитета национальной безопасности (КНБ) и отчасти Духовного управления мусульман Казахстана (ДУМК). Это и повлекло за собой некоторые просчеты в работе Агентства. И его понижение в статусе до уровня комитета, по моему мнению, было вполне логичным шагом.
На мой взгляд, прежние ошибки были учтены при создании нового министерства. Во-первых, значительно расширено поле деятельности нового ведомства за счет передачи ему полномочий в сфере гражданского общества и молодежной политики. Во-вторых, наконец, пришло осознание того, что противоречия в религиозной сфере можно решить только при содействии гражданского общества и в неразрывной связи с молодежной проблематикой.
– Как вы оцениваете эффективность нынешнего этапа борьбы с экстремизмом и терроризм в Казахстане?
– Мне хотелось бы подчеркнуть, что когда мы говорим об экстремизме и терроризме, мы в первую очередь имеем дело с идеологическим противостоянием.
Долгое время мы пытались составить портрет казахстанского радикала, исходя из его социальных характеристик, приписывая ему принадлежность к малоимущим слоям населения, маргинальность, низкий уровень образования.
Отчасти это верно, поскольку подавляющее большинство осужденных по этим статьям – бывшие безработные. Но при этом среди экстремистов немало достаточно успешных в социальном плане и образованных людей.
Таким образом, лично я пришел к выводу, что главной причиной вовлечения людей в нетрадиционные религиозные течения является идеология. А против идеологии можно бороться только с помощью идеологии.
Я уверен, что усилия государства должны быть направлены на усиление основ традиционного для Казахстана ислама – ханафитского мазхаба.
Его потенциал для профилактики терроризма, на мой взгляд, так и не использован в полной мере. Мы совершили немало ошибок, когда в сфере профилактики экстремизма и терроризма уходили в обсуждение абстрактных вопросов, касающихся чисто богословских понятий, которые, по сути, не решают острых проблем. Например, дискутировали о вопросах представления о Боге: есть ли у Аллаха рука, восседает ли Он на троне, где Он находится – на небе или повсюду и т.д. Этим мы, напротив, только усугубляли проблему экстремизма и терроризма.
Как верить в Бога, каким его представлять – это, согласно нашей Конституции, личное дело каждого гражданина. Тогда как следовало бы сделать акцент на привитие законопослушности, уважения национальных традиций и истории, отход от радикальных идей. Именно в этом кроется ключ к эффективному противодействию экстремизму и терроризму.
И, как показывает практика, это более эффективная тактика в отношение, скажем, тех же салафитов. В то время как споры по поводу вероубеждений только ожесточают людей.
Кроме того, мне хотелось бы отметить успехи работы реабилитационных центров, действующих в исправительной системе. Как отмечают Генпрокуратура и МВД, больше половины из тех, кто был осужден по статье экстремизм и терроризм, – таковых сегодня в Казахстане насчитывается около 800 – удалось переубедить и вернуть в лоно традиционного ислама. Этот позитивный опыт должен быть использован сегодня повсеместно.
– Какими именно идеологическими концептами оперируют проповедники радикализма и что можно им противопоставить?
– Казахстанские радикалы строят свою идеологию вокруг понятия «тагут» – «идол», «государство неверия». Ложное определение «тагут» выносится через «такфир» – обвинение в неверии. Обвинение может выноситься как конкретному человеку, так и политическому строю. Помимо этого проповедники нетрадиционных религиозных течений используют искаженное толкование понятий «амал» (действие) и «иман» (вера).
Это достаточно сложная теологическая проблема, суть которой вкратце можно изложить следующим образом. В определении, кто такой мусульманин, в традиционном исламе говорится, что главным является вера в его сердце, его убежденность в принадлежности к исламу. Идеологи радикальной направленности настаивают на том, что этого недостаточно, для них главным условием причисления к мусульманину является «амал» – деяние, а именно пятикратный намаз. Того, кто не совершает пятикратный намаз, по их мнению, нельзя считать мусульманином.
Основываясь на этом тезисе, проповедники идей радикализма провели в казахстанском обществе искусственную черту размежевания. Ведь многие казахстанцы, не читая пятикратный намаз, тем не менее, причисляют себя к мусульманам. Однако радикалы посчитали их «неверными». Это надуманное разделение мусульман на практикующих и не практикующих привело к расколу в исламской общине Казахстана.
В дальнейшем понятие «амал» и вовсе приобрело криминальную окраску. Бандитские группировки, которые проникались исламистскими убеждениями, начинали оправдывать свои преступные деяния – воровство, грабеж, бандитизм, убийства – посредством религиозных идей как богоугодные поступки, направленные против «неверных».
Именно с опорой на понятия «тагут» и «такфир» Абу аль-Мунзир аш-Шинкити в 2011 году издал фетву, согласно которой на территории Казахстана нужно вести джихад, и первыми объектами атаки должны стать сотрудники правоохранительных органов – поскольку они охраняют этот «безбожный», с точки зрения радикалов, политический строй.
Противопоставить этим искаженным представлениям можно только знания и правильное толкование таких понятий, как «иман», «амал» и «тагут» и пр.
Отдельно обращает на себя внимание сходство идеологии религиозных радикалов и воровского мира. Государство – для обоих – либо просто враг, либо «тагут». Сотрудничать с государством – и для этих «харам», и для тех – «западло». Окружающие граждане – для этих «кафиры», а для тех «фраера» – но в любом случае не сограждане, а жертвы, добыча.
– Если у проповедников радикализма в Казахстане есть такая стройная «теоретическая база», наверняка они регулируют активность экстремистского подполья. Как вы считаете, взаимосвязаны ли между собой теракты в Актобе и Алматы, произошедшие этим летом?
– Если говорить о связи между актюбинским и алматинским терактами, то, на мой взгляд, она довольно незначительна. Отмечу, что использование самого термина «теракт» в отношении второго события достаточно натянуто.
Действия алматинского стрелка ближе к тактике террористов-одиночек, действовавших в Орландо и Ницце. Например, террорист, расстрелявший посетителей гей-клуба в Орландо, был ВИЧ-инфицированным гомосексуалистом, и его действия можно было истолковать как месть гей-сообществу.
Гражданин Туниса, действовавший в Ницце, относился к маргинальному классу эмигрантов. Скорее всего, к ДАИШ (арабская аббревиатура ИГИЛ, запрещенной в России и Казахстане организации – прим. ред.) они имели опосредованное отношение, в основе же их действий были не религиозные, а личностные мотивы.
В алматинской трагедии большую роль сыграло криминальное прошлое «стрелка». Когда-то он был дважды осужден – по его убеждению, несправедливо. Вероятно, он считал свои действия актом мести правоохранительной системе в целом. С криминальным прошлым алматинского стрелка связаны и хорошие навыки владения огнестрельным оружием.
Меня в алматинском прецеденте больше беспокоит волна слухов и паники, захлестнувшая мегаполис Алматы. Горожане готовы были поверить в то, что город подвергся атаке целого отряда боевиков, тогда как это была выходка бандита-одиночки. Любой экстремист преследует цель создания паники, и казахстанцам следует вынести из алматинских событий урок и научиться вести себя в экстренных ситуациях, руководствуясь, прежде всего, здравым смыслом.
– Одним из последствий терактов в Актобе и Алматы стал резкий рост исламофобских настроений в некоторой части общества, призывов к расправе над «бородачами», «короткоштанниками» и «хиджабницами». Отдельные оппозиционные деятели намекали даже на возможность погромов – дескать, «казахи сами решат проблему». Как вы считаете, к чему может привести такая практика стихийного общественного осуждения и фактической травли?
– Думаю, что ни к чему хорошему это не приведет. Зато очевидны негативные последствия – раскол общества, эскалация напряженности. Вывод из правового поля отдельных групп мусульман ничего хорошего не сулит. Это создаст своего рода социальные гетто, которые станут хорошей почвой для работы радикальных проповедников.
Я не поддерживаю исключительно силовые методы борьбы с экстремизмом. Вернуть каждого казахстанского мусульманина в лоно традиционного ислама, в правовые рамки – это моя задача. Это задача, которая стоит перед всем нашим обществом.
Конечно, большая часть работы ложится на мусульманское духовенство, которое должно работать на консолидацию казахстанской умы (в исламе – религиозная община – прим. ред.), а не на дезинтеграцию, не на раздел, не на раскол. И вся платформа должна строиться именно на этих положениях.
Вопрос веры всегда был и остается одним из самых сложных в человеческом обществе. Не случайно во все века именно религиозные разногласия служили основным поводом для разжигания социальных конфликтов и даже войн. Поэтому власть должна быть предельно внимательной и здравомыслящей в своих решениях относительно вопросов религиозного характера. И трудно не согласиться с профессором Избаировым в том, что с идеологией радикализма следует бороться не только силовыми методами, но и с помощью сильной государственной идеологии, которая, к сожалению, за 25 лет независимости Казахстана так и не была окончательно сформирована.
