Сегодня, наверно, даже самые стойкие защитники Советского Союза понимают, что возврата к прошлому уже не будет. И что так называемое постсоветское пространство со сменой поколений перестанет быть таковым, поскольку суверенитет и независимость бывших братских республик тоже не вызывают никаких сомнений. Об этом говорят и российские эксперты, подтверждением чему — материал интернет-издания «Российско-казахстанский экспертный IQ-клуб» (http://iq.expert).

В Музее современной истории России в Москве состоялась лекция кандидата исторических наук, доцента Томского государственного университета, эксперта Российского Совета по международным делам Артема Данкова на тему: «Центральная Азия: опасные мифы и реальные проблемы».

В контексте заявленной темы корреспонденту «IQ» удалось получить ответы на некоторые актуальные вопросы казахстанской и региональной повестки.

– Артем Георгиевич, сегодня в топе казахстанских новостей – заявление президента Нурсултана Назарбаева о начале активной подготовки к переходу Казахстана на латинский алфавит. Некоторые российские эксперты уже интерпретировали эту установку как отказ Казахстана от «Русского мира». Согласны ли вы с такой постановкой вопроса?

– По поводу предстоящего перехода на латиницу скажу так: на мой взгляд, это формирование новой социальной реальности, попытка обозначить свой, независимый вектор социального и идеологического развития. Является ли подобное решение признаком выхода Казахстана из «Русского мира», пока судить рано. Однако, безусловно, это очень серьезный шаг, который необходимо рассматривать во взаимосвязи со многими факторами и актуальными тенденциями, характерными не только для Казахстана, но и для других стран региона, в том числе в языковой сфере.

Если исходить из интересов России, в частности в контексте продвижения концепции «Русского мира», следует констатировать, что в настоящее время доля людей, свободно владеющих русским языком в Казахстане достаточно высока.

В других странах региона этот показатель значительно ниже. При этом для всех государств характерна общая тенденция сокращения сферы применения русского языка. И на то есть ряд причин, которые не ограничиваются фактом перехода с кириллицы на латинскую письменность. Как известно, такой переход уже осуществлен в Туркменистане и Узбекистане, теперь вопрос на повестке дня в Казахстане.

Но на этом фоне встают более важные вопросы о том, каким образом России выстраивать отношения с этими государствами, как использовать «мягкую силу», будет ли эта сила восприниматься людьми, насколько они вообще интересуются Россией, русским языком, насколько заинтересованы в получении образования в Российской Федерации.

В определении ответов на эти вопросы, нужно признать, Россия зачастую руководствуется «мифом» о том, что Центральная Азия близка ей по культуре и ценностным ориентирам, а идеологемы, которые могут быть эффективными в Российской Федерации, будут столь же эффективны и в государствах Центральной Азии. Подобное инерционное восприятие региона очень распространено и базируется оно на упрощенном восприятии: коль все мы раньше жили в Советском Союзе, значит и ментальность у нас общая, и культурные ценности одни и те же.

Однако это заблуждение. Общества современных государств Центральной Азии уже существенно отличаются по ценностным и идеологическим установкам от России по причине того, хотя бы, что их население гораздо моложе российского. Уверен, из всех постсоветских государств именно страны Центральной Азии наиболее близки к формированию, как я это называю, «постпостсоветского» общества в силу активного прироста населения и высокой доли молодежи.

В 2014 году наш университет проводил исследования, итоги которого засвидетельствовали: от 51% населения в Казахстане до 64% в Таджикистане – это люди моложе 30 лет.

Что это означает с точки зрения идеологии и ценностных ориентиров? Все просто: это люди, которые никогда не учились в советской школе, это люди, которые выросли, получили образование и сформировались уже в постсоветский период, в новых политических, экономических и социальных реалиях. То есть это люди, для которых многие идеологемы, социальные нормы и практики, которые достаточно устойчивы в Российской Федерации, не работают, не имеют значения.

Для сравнения, доля людей младше 30 лет в Российской Федерации составляет менее 40 %. То есть мы, я имею в виду российское общество, во многом все еще «советские люди», для которых былые нормы и практики являются частью жизни. Это не хорошо и не плохо, это та социальная данность, которая существует.

Способствует ли разность социального опыта выстраиванию эффективной «мягкой силы» со стороны России в отношении государств региона? Не уверен, поскольку этот опыт влияет на формирование ценностей, на восприятие, на идеологию. Особенно это касается молодежи, которая зачастую «застревает» в промежуточном, подвешенном состоянии, когда старой идеологии уже нет, а новой – еще нет.

И здесь образуются лакуны, незаполненные пространства, так называемый идеологический вакуум, который наполняется чем угодно – религией, национализмом, традиционализмом. Причем традиционализмом «постмодернистским», когда мы сами придумываем, что, якобы, было традиционным, придумываем новые правила и каноны, зачастую не имеющие отношения к реальным традициям народа.
Это то, с чем мы уже имеем дело и будем иметь, потому что, повторюсь, страны Центральной Азии будут первыми на постсоветском пространстве, где произойдет формирование постпостсоветского общества, построенного на совершенно иных ценностных доминантах.

Чего представители этого общества будут требовать от руководителей своих государств, каковы будут их социально-культурные и политические запросы и что сами они готовы дать своим социумам – пока еще вопрос.

– И на какие же элементы в этих условиях должна опираться российская концепция «мягкой силы» в регионе?

– На мой взгляд, это, во-первых, реализация проектов, связанных с развитием сотрудничества в сфере образования. Регион Центральной Азии продолжает оставаться привлекательным рынком для экспорта российских образовательных услуг. Студенты – граждане республик ЦА составляют значительную долю в общем количестве иностранных студентов российских вузов. И эту тенденцию необходимо поддерживать.

Второе – момент, связанный с формулированием, скажем так, «российской мечты». Определение тех потенциально привлекательных ниш, сфер деятельности, перспектив, жизненных бонусов, которые Россия может дать выходцам из стран Центральной Азии. В том числе с точки зрения идеологии, концепций, ценностей для государств региона.

– К слову, алфавит – не единственный повод для разговоров об отдалении Казахстана от России. В последнее время в политическом истеблишменте республики актуализировалась тема создания регионального объединения государств Центральной Азии, которая выдвигалась еще в 90-е годы. Комментируя ее, председатель комитета Мажилиса Парламента РК по международным делам, обороне и безопасности Маулен Ашимбаев отметил: «Центральная Азия была и будет для нас приоритетом во внешней политике. Так как этот регион для нас важен с точки зрения экономического взаимодействия, обеспечения безопасности, опять же большая диаспора казахов живет в странах Центральной Азии». Насколько реальны перспективы такого объединения, по вашему мнению?

– Я скептически оцениваю возможности региональной интеграции, равно, как и перспективы расширения в обозримом будущем Евразийского экономического союза за счет вступления в него новых государств Центральной Азии. Это маловероятно.

Нередко, и этим, опять же, грешат некоторые российские эксперты, Центральная Азия воспринимается как некий гомогенный регион с общими социальными, экономическими и демографическими характеристиками и тенденциями. Но на самом деле регион многообразен, а экономические модели стран настолько разные, что интегрировать их в некое эффективное объединение на данный момент невозможно.

Если мы говорим, например, о Казахстане, то даже на мировом уровне это вполне успешный «середнячок». По экономическим показателям, которые характеризуют уровень жизни и экономического развития, таким как общий ВВП и ВВП на душу населения, по паритету покупательной способности, республика занимает достойное место в мировом рейтинге. Ее позиции сопоставимы со многими странами Восточной Европы. Макроэкономические показатели Казахстана – вторые после России на постсоветском пространстве и адекватны таким странам, как Польша, Венгрия, Греция – достаточно успешный пример экономического развития.

Этого нельзя сказать о таких странах, как Туркменистан и Узбекистан. Здесь результаты не столь успешны. По уровню жизни и экономического развития они отстают от Казахстана, несмотря на то, что в определенной степени это государства, тоже состоявшиеся в экономическом плане. Для Туркменистана, по статистическим параметрам, уровень жизни сравним с Таиландом. Если мы говорим об Узбекистане, то это показатель, сравнимый с Вьетнамом и развивающимися странами Юго-Восточной Азии.

Но наряду с этим есть еще Таджикистан и Кыргызстан, где показатели экономического развития, к сожалению, сравнимы лишь с показателями стран Африки и наиболее бедных стран Азии. То есть внутри региона мы видим огромный разрыв между успешными государствами и теми, кто не может преодолеть проблемы, связанные с обеспечением занятости населения, развитием промышленности и так далее.

Если говорить об источниках и причинах этих успехов и неудач, то понятно, что страны обладают разной ресурсной базой и, соответственно, по-разному встроились в мировую экономику.

Казахстан, как и Российская Федерация, – государство, которое за последние 15-20 лет получало бонусы от того, что в мировой экономике был период растущих цен на минеральное сырье. Это позволило республике достичь определенных экономических успехов.

Таджикистан, Узбекистан и Кыргызстан, увы, обделены углеводородным сырьем, и за этот же период они сформировали так называемую модель экономики «денежного перевода», когда значительная часть ВВП страны формируется за счет переводов от доходов трудовых мигрантов, работающих за пределами страны.

В настоящее время в регионе сформировались две экономические модели. Одна из них ориентирована на экспорт сырья, вторая – на экспорт рабочей силы. Однако, понятно, что в нынешних условиях обе эти модели не могут служить драйверами экономического прорыва для Центральной Азии, равно, как ни одно из государств не может стать ядром регионального интеграционного объединения.

Не стоит забывать, что на неблагоприятном экономическом фоне имеется и серьезный потенциал конфликтов в регионе.

Первая проблема – неурегулированность пограничных вопросов, которая касается границ трех государств – Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана – в районе Ферганской долины.

Второй конфликтный фактор – использование водных ресурсов. Те, кто интересуются темой, знают о проектах создания крупных гидротехнических сооружений на территории Таджикистана и Кыргызстана и то, как болезненно к этому относятся страны, расположенные ниже по течению трансграничных рек.

Третья проблема – проблема внутриполитической нестабильности. В новейшей истории государств региона имели место и гражданская война, и государственные перевороты, и столкновения на религиозной и межэтнической почве, поэтому недооценивать и сбрасывать со счетов этот фактор не стоит.

Ну, и последнее – межэтнические противоречия, которые во многом связаны с тем, что роль и место этнических меньшинств в государствах региона пока окончательно не определены. Как будет в принципе решаться проблема национальных меньшинств в трансформирующейся государственности стран Центральной Азии, пока неизвестно.

Таким образом, при всех обвинениях России в имперских амбициях, очевидно, что там присутствует трезвый взгляд на дальнейшее развитие государств Центральной Азии как вполне состоявшихся, самоопределившихся и движущихся вперед в соответствии со своими устремлениями и планами. А по прошествии времени, когда большую часть правящих элит сменят представители нового поколения, это будет еще более заметно. И термин «постсоветское пространство» наверняка уйдет в прошлое.