В этом году исполнилось тридцать лет декабрьским событиям в Алма-Ате, известным также как Желтоксан. В ознаменование этой даты было опубликовано много воспоминаний участников тех событий, политологов, экспертов, политиков. А какими запомнили те памятные три дня обычные алмаатинцы, которые были просто очевидцами, сторонними наблюдателями? Вот как рассказывает об этом автор интернет-издания Open Asia (http://theopenasia.net) Анна ШАБАЛДИНА.
То, что 16, 17 и 18 декабря 1986 года происходило на площади Брежнева в Алма-Ате (сейчас – Площадь Республики), так или иначе затронуло каждого жителя Алма-Аты (и не только Алма-Аты). Кто-то в то время еще не родился, но слышал рассказы от своих родственников. Кто-то ходил в школу и помнит, как отменяли уроки. Кто-то учился в институте и попал или не попал на площадь.
«Открытая Азия онлайн» попросила людей в соцсетях поделиться своими историями на тему «какими я запомнил эти три дня». Мы публикуем их без цензуры и без оценок: это просто то, что рассказали «обычные люди», не принимавшие участия в декабрьском восстании.
Гульмира Абдрахманова: «Помню, 16-го, тогда сестра работала в Обкоме комсомола, была вызвана на дежурство в офис на Арбате, а 17-го мы с подружкой уже собрались в школу. Но решили, что отличная возможность прогулять. Вернулись домой и сказали родителям, что людей с палками увидели рядом с домом. И ещё выгадали дня три освобождения от школы )))))) Но сестра ужасы потом рассказывала... Это уже были нешуточные истории».
Жанна Нурсеитова: «Был введен комендантский час, из-за чего гулять было нельзя долго. Помню солдат в красных беретах, мы их почему-то «петухами» звали».
Наталья Вишневская: «У меня сохранилась даже газета со статьей. Я была в комитете комсомола факультета, отвечала за работу с первым курсом. Некоторые первокурсники ночью втылезли из общаги по пожарной лестнице и... короче, тындюлей получили все. Двоих посадили. Не самые радужные воспоминания».
Юлия Митрофанова: «Мне было 17 лет, я уже окончила школу и работала – в школе. В этот день поздним утром собралась выходить из дома, но позвонила завуч и нервно попросила не приходить на работу и никуда не ходить вообще: «В городе неспокойно, мы обзваниваем родителей и отпускаем детей!» Вечером вернулись с работы мои родители. Помню, по радио все время голос «под Левитана» сообщал о провокационных действиях, настаивал на сохранении спокойствия и просил оставаться дома. Папа ночью ушел – они по очереди дежурили, охраняли проектный институт от «актов вандализма». А потом в городе вдоль дорог цепочкой построились «люди в серых шинелях», и стало можно ходить в школу и на работу. Это, в общем-то, все, что я сама помню. Ну, кроме того, что девушка-вечерница ЖенПИ, приехавшая из провинции и бывшая в школе моей напарницей, оказалась одной из тех, кто был на площади. Пришло, кажется, какое-то распоряжение из райкома, ее исключили из комсомола – она немного поплакала и попросила не исключать. Но исключили всё равно».
Екатерина Озоле: «Мне было 6. Я ходила в сад за Дворцом Республики. Помню, как обрадовалась, что бабушка пришла пораньше, мы ехали домой на 100 автобусе через площадь. В этот момент толпа окружила тот самый автобус и начала его раскачивать, люди на улице пытались бить стекла. Мне было до жути страшно. Но в итоге мы проехали и благополучно добрались до дома».
Арман Кудабай: Я учился в 7-м классе. В этот день приехал мой дядя. И я уговорил маму оставить меня на пару дней дома. Честно – сам ничего не знал... Когда пришел в школу, вызывают к директору. В кабинете был еще мужик, не наш, теперь понимаю, кто. Директор начал кричать и потребовал написать объяснительную. Я написал, что, мол, заболел, к врачу не пошел, потому что температура спала. Директор прочитал, порвал и клочки бросил мне в лицо. Крикнул – пиши еще! Я снова... Он: «Ты издеваешься?» У меня глаза банками, ни фига понять не могу... Заходит классная руководительница, он спрашивает: «Кто его родители?» Она: «Отец – участковый». Посмотрел снова на меня… и отпустил».
Марина Михтаева: «Был 1986 год. Молодая пара, алматинцы, назначили свадьбу на конец декабря. А 16-17-го как раз произошли известные события... И стало ясно: свадьба срывается. Рестораны один за другим отказывались проводить торжества. Решили отмечать дома, в квартире. Как водится – собрать по всем соседям столы, составить их в один длинный дастархан, самим нажарить несколько тазов куриных ножек, сварить казы для бешбармака, салатиков настрогать. Но тут возникла ещё одна проблема. Не было водки. Её в те годы и так-то было не достать в большом количестве, а после декабрьских событий она просто исчезла. Люди и так после 16 декабря были поникшими, напуганными, расстроенными... Трагедия. Но гости уже едут из других городов, всё подготовлено, обстоятельства подгоняют. И молодые любят друг друга, хотят быстрее пожениться. Свадьбу не отменишь, без водки не обойдёшься. В итоге подключили все райкомовские, горкомовские и обкомовские связи, попросили, собирали чуть ли не штучно в "особых" буфетах и по знакомым. Справили свадьбу. Трагичное и курьёзное рядом...»
Ирина Умбеталиева: «Мы были в университете на занятиях, собрали всех кураторы групп и никого не выпускали из здания. А муж в это время ринулся за мной из Политеха сквозь идущую навстречу толпу. Как ему удалось добраться пешком до КазГУ-града – не знаю. С его непонятной казацко-казахской внешностью. Когда он пришёл, ему сказали, что все разъехались, а мы в это время сидели в аудитории и ждали, пока мальчишки отведут девочек в общагу и повезут и нас. Кстати, в ночь с 16 на 17 в общагу ломилась толпа, и немногочисленные парни биофака и соседней иностранной общаги чудом выстояли и не пустили уродов. И среди защитников наших девочек были и русские, и казахи, причём большинство, и алжирцы, и кубинцы и эфиопы».
Владислав Морозов: «У нас с мамой день рождения в этот день, и когда нас поздравляли по телефону родственники, которые жили тогда на Байсеитова, все как раз и разворачивалось, поэтому трансляция была live. Рассказывали о толпах митингующих, милиционерах, бьющих их, людях, вооружённых арматурой и камнями, криках боли и скандировании. Вот как-то так».
Айтжан Шаким: «Учился в третьем классе на Маметовой – Мира, одноклассник сказал, что родители дома говорили о том, что всех казахов будут вешать на площади, меня предостерег, чтобы я вечером не гулял. Классная руководительница сказала, что толпы наркоманов и уголовников в городе бунтуют».
Сергей Мазур: «Наша соседка тётя Таня возвращалась домой на БМП. Ее с маленьким тогда сыном солдаты довезли из соображений безопасности».
Николай Новодворский: «Павлодар, ср. шк. № 3 (ныне гимназия), 5 «Б» класс. Это был то ли понедельник, то ли вторник – в общем, самое начало недели, которая и пройдет вся в бурных обсуждениях с оглядками. Мы учились со второй смены, и к последнему уроку учителя как-то «забеспокоились». Еще ничего не было известно и понятно, нам никто ничего не сказал. Дома также информации больше не стало. Однако уже на следующий день, 17-го, опять же после обеда, опорным тезисом пересудов был один: «В Алма-Ате казахи выступили против Колбина и русских, даже вышли на улицы с плакатами «Бей славян!» (тогда же все Вячеславы, редкие Станиславы и еще более редкие Ярославы начнут отшучиваться: «Чо сразу Славян?!»).
С уроков, которых у нас было уже по пять-шесть, нас отпустили (точно помню, что с четвертого; не досидели географию, в кабинете на третьем этаже). Отпустили с напутствием: не верить слухам, в Алма-Ате все нормально, все будет хорошо, партия и милиция бдят. Но учителя были заметно взволнованы, как и родители – некоторые, кто рядом жил, пришли за детьми в школу, чего тогда не водилось. Помню еще, что в тот же вечер мужики во дворе обсуждали какие-то «дежурства» или вроде того. В те же дни впервые в жизни я массово увидел милицейские патрули. Кроме того, повсюду тусили дружинники, обычно отсиживающиеся в опорных пунктах
В нашем классе из сорока человек было двое казахов, Кабиден и Арман; еще один, Адиль, учился в параллельном «хулиганском» классе «В» и сам считался хулиганом. До того они не сильно дружили (наши считались более приличными), а тут начали кучковаться, отходить на переменах, что, понятно, не осталось без подозрений и подтрунивания: «Что, славян бить собираетесь?» Очевидно, что при отсутствии полновесного освещения тех событий в прессе и оперативной связи у каждого дома, в семье, была своя информация. Мой отец сказал: «Да гопники просто, разогнали всех и все». Однако вечерние игры во дворе неделю или две оставались под запретом. Знаю и тех казахов и неказахов, у кого случился мелкий всплеск национализма. Сосед из противоположного дома, Кайрат, в один из следующих дней спокойно пояснил, что в Алма-Ате выступили казахи, но не против «русских» или «русского», а против пришлого руководителя, не из КазССР. Пояснял он вполне здраво, у него там брат жил и, кажется, даже участвовал, и никаких конфликтов и споров во дворе не было.
В пятницу той же недели в школе прошел объединенный сбор комсомольцев и пионеров. Призывали к спокойствию, просили не поддаваться панике (которой и не было), не вверить слухам, читать газеты. Отдельно сообщат, что будет проведена дополнительная работа с председателями совета дружины и школьными политинформаторами. Директор – Конурбаев Тимур (позже стал Темир) Тимергалиевич – выступил с сообщением: «Все хорошо, и вообще Павлодар так далеко от Алма-Аты, что до нас ничто не дойдет». Но вскользь помянул фашистов. (Если кто помнит, там же летом была объявлена негласная охота на неформальные молодежные объединения. И слово «панки» с подачи СМИ стало для многих обозначать «фашисты». В декабре не раз приходилось слышать мнение и о том, что в Алма-Ате бунтовали «панки»)».
Dina Le Cocq-Kabdulinova: «Нас забрали из школы (2 класс) – мама подружки. Мы жили в соседних домах одного двора. И мы торчали у нее, объелись желтыми витаминками-драже, боялись, что начнется аллергия, и нас «выкупят», что мы сожрали какое-то непозволительное количество (по-моему, больше одной банки). Глядели из окна в центре города, окна выходили на Дзержинского – чуть ниже Советской (дом, где нынче «Технодом», а тогда был «1000 мелочей»). Было боязно, волнительно и любопытно: пустые улицы, на которых практически не было обычных прохожих. Только группы агрессивных парней. Которые кучками шумели, шли-бежали вниз по Дзержинского. Было шумно периодически и во дворе. Молодые люди хулиганили, кричали что-то, пугая бабушек во дворах, срывая развешенное белье. У некоторых в руках были палки. Из окон сильно торчать нам запретили, поэтому мы подглядывали, как из засады. Вечером домой было идти боязно, и меня проводили до подъезда, а следующий день я уже не помню. По-моему, я была сослана к бабушке «в деревню», в тихий район Аль-Фараби – Водозаборная ))))))
Папа рассказывал (он тогда работал в НИИ в районе Ауэзова - Мынбаева), что сотрудников приличных НИИ как «благонадежных» мужчин собирали и отправляли на какие-то вспомогательные работы, помогали власти – армии и полиции, по всей видимости. Убирали площадь после разгрома, в том числе...»
Максим Косарев: «Хоть водки и не было (сухой закон), в школу я так и не пошел. Мама не пустила. Вышла гулять с собакой, а навстречу по улице Фрунзе (Торайгырова) идет орущая толпа студентов из общаг Архитектурно-строительного института в «Орбите» с бутылями водки, коньяка и пива в руках. Где они их взяли?.. А также с палками, ломами и камнями в карманах. Кричат что-то на казахском. Мама не могла понять, что они орут: «Колбин жок», что-то в этом роде. От греха подальше она заскочила в ближайший подъезд, но они туда ломанулись. Только собака спасла – отпугнула «демократическую молодежь». Конечно, все эти дни мы сидели дома, ни о какой школе или работе речи не было. Потом выяснилось, что толпа на нашем майдане оплачивалась через комсомольских работников и профсоюзы студентов. В КазГУ студентов даже шантажировали, если не выйдут на «мирную демонстрацию», их отчислят и отошлют в родной аул. Конечно, даже девушкам было страшно, подруга говорит, что ее только водка и выдвинула на площадь, но до нее она не дошла, сделала вид, что пьяная и упала в арык на Тимирязева. Приехала скорая и увезла в вытрезвитель, что ее и спасло и не сделало народной героиней. Вот такая жесть была. Мы же, дети, вообще ничего не понимали – почему русским нельзя с казахами играть. Почему вообще нельзя выйти на улицу... Единственное, к нам приходили соседи-казахи и коммунисты, которые сами не понимали, что происходит...»
Азиз Мамиров: «Мне было 7 лет. С мамой бегал в телефонную будку (Гагарина – Журавлева), откуда она звонила отцу (он работал напротив ЦУМа), чтобы он «ни во что вмешивался». Было жутко страшно. Отец потом рассказывал, что они какое-то госучреждение с палками охраняли от студентов».
Ярослав Красиенко: «Бабушка тогда работала в ЦК – в том самом здании, где сейчас акимат. Она шла на работу, а навстречу ей (но на другой стороне улицы, насколько я понял) куда-то бежала толпа казахской молодёжи. У них в руках были палки, утыканные гвоздями - этакие палицы. Бабушка замерла от страха и, не отрываясь, провожала взглядом эти палки. Увиденные гвозди, судя по всему, словно вонзились в её мозг – она рассказывала о них с искренним и непередаваемым ужасом».
Zura Violet: «Я училась в первом классе и хорошо помню тот страх, потому что моя мама поехала за младшей сестрой на другой конец города в детсад. Папу вызвали на работу, он был в оцеплении (простой мент, он получил тяжелые ранения). И, кстати, мне не стыдно об этом говорить, приказ для офицера не обсуждается, хотя, уже лежа дома, он говорил маме с горечью про эти события. А я осталась дома одна, потом приехала бабушка, тоже ночью и тоже со стороны микров (как она вообще добралась), я сидела без света, а с улицы слышала рев толпы, идущей по Абая в восточном направлении. Жили мы пятью кварталами ниже. Вот такие воспоминания...»
Мейрам Раганин: «Мне было 20 лет. Наш комсорг звал нас на площадь. Но т.к. мы медики, и на следующий день нужно было готовиться к занятиям, то мы не пошли за ним, а пошли по домам готовиться по топографической анатомии. Тяжелейший предмет. А на следующий день на лекции не было половины студентов. Их не выпускали из общаги».
Елена Гурина: «В этот день я – школьница – шла в газету «Ленинская смена», где выполняла задания для того, чтобы у меня были публикации для поступления в КазГУ. «Ленсмена» находилась в доме редакций на Жибек Жолы, тогда улица Горького. Я помню, приехала после школы часа в 4, и Женя Доцук, ныне покойная, мне сразу сказала: «Лена, едь-ка сейчас домой, никуда не заходя по дороге, потом обсудим следующее задание». Никто ничего не объяснил, я дошла до остановки на Фурманова и Горького и спокойно уехала на свою первую Алма-Ату. Ничего такого странного в том районе не было. А потом уже выяснилось, что что-то происходило на площади».
Анатолий Ожередов: «14 декабря загрипповал и, соответственно, не пошёл в школу 15, в понедельник. Квартира, где я проживал (пр-т Коммунистический, ныне пр-т Абылай хана, уг. ул. Гоголя), и из которой наблюдал настоящие бои местного значения, находилась прямо над опорным пунктом милиции. 16-17 декабря практически отсутствовало дорожное движение в центре города, группы людей, превосходящие числом, гонялись за более мелкими группами, а, догнав, месили черенками от лопат и арматурой до тех пор, пока на помощь не приходили одна или несколько групп и не появлялось численное превосходство одной из сторон... 17 декабря картина изменилась – только правоохранители (милиция, включая старших офицеров, дружинники и спецура в автобусах) преследовали небольшие группы восставших и, побив, задерживали и увозили на спецтранспорте куда-то. Помню, внезапно вечером 16 декабря ко мне пришли (проведать больного!) мои друзья, один из которых казах, а второй кореец. Оба были в жутком шоке и с глазами... как у европейцев :) :( Не смешно, на самом деле, – пацаны чуть не огребли от толпы мужиков 20-25 человек, когда пробирались ко мне через 3-4 двора от Фурманова – Горького. Помню, мы сидели, пили чай с печеньками и смотрели в окно на происходящее... Межнацотношения никак не изменились после событий».
Габит Конусов: «В те дни отца 3 или 4 дня не было дома. С работы вызвали. Студентов в общаге сторожил. Одного препода уволили даже. За то, что студент его группы отсутствовал. Потом, когда выяснилось, что студент домой на свадьбу укатил, восстановили».
Зарина Самигуллина: «О, я помню этот день (особенно, так как училась и жила как раз на ул. Ленина (Достык) и была в тот момент в школе)! Было страшно видеть в окна беснующуюся толпу, которая лавиной сметала все на своём пути, били в хлам машины дубинами... Учителей вызвали к директору, а нас закрыли в классе. Мы давай прятаться под парты и в шкафчики))) потом меня забрали пораньше родители домой, и атмосфера была напряженная... Помню, после просмотра новостей, где толпа кричала «Долой, Колбин, долой, Колбин!», я взяла газету и зачиркала его фотографию, и потом начались самые яркие впечатления, так как не по-детски получила от старших, выслушала целую лекцию и долго стирала резинкой свои художества».
Леся Радченко: «Мне было 7 лет, мы с мамой были дома одни (папа в рейсе был), к нам пибежала соседка и сказала, чтобы мы дома сидели, не выходили, потому что пьяные студенты в соседнем дворе ломают качели».
Аинура Абсеметова: «У нас впервые дома елки не было, так как папу срочно отправили в командировку. Дома и на улице подслушивала разговоры взрослых о том, что казахи будут теперь бить и резать русских. И наоборот, что из Москвы высылают армию резать казахов».
Ербол Кабылгазы: «Учился в 6 классе, смешанной русско-казахской школе-интернате. 17 или 18 числа нас, учеников казахских классов и учеников русских классов, по национальному признаку собрали в актовом зале и долго ругали, не знали, за что. Благо, школьная елка была на носу – отправили на репетицию... Вот сейчас думаю – наверное, учителя опасались, как бы мы не передрались, русско-казахские классы, на этой волне».
Виталий Благов: «Этот день я провёл так: пошёл на площадь пофотать. Получил палкой по голове от курсантов... Отобрали фотоаппарат, запихали в воронок. В автозаке нас было человек 30, наверное, друг на друге лежали, солдаты ногами утрамбовывали. Вывезли за Каскелен, открыли двери и сказали бежать в степь, напоследок огрев каждого прикладом :) Вот такая веселуха. Прикольно. До города добирались с Бериком из Зооветеринарного института. Он радовался, что студенческий под стельку затарил – не узнают. А КАК РАДЫ БЫЛИ МЕНЯ ВИДЕТЬ ДОМА!!!! :)))) P.S.: Голову расшибли не сильно – зелёнка помогла».
Гульбахыт Аюпова: «Учились в 9-м классе. Моя 54 школа – прямо на Арбате, на Жибек Жолы (М. Горького раньше). Урок алгебры. Окна выходят на Арбат. Услышали шум-гул, и почти весь класс вместе с Ольгой Васильевной прилипли к окнам. Не поняли, что это. Потом, помню, вечером с моей подругой-одноклассницей вышли, решили пойти, посмотреть – что там на новой площади происходит! Ужассс, как вспомню, подумаю – вот дурры-то, без мозгов, пошли посмотреть! Снизу с Байсеитовой стояли, смотрели… Там толпа, народ, крики, драки... В общем, ВОССТАНИЕ. К нам мужчина (непонятно, откуда он появился) подбегает и орёт – чё, мол, стоите, давайте, туда, на площадь идите! Ооййй, ужассс. Самое ужасное, что мы НИЧЕГО, НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЛИ – ВЕСЬ СМЫСЛ ПРОИСХОДЯЩЕГО НА ТОТ МОМЕНТ!!! После обращения этого мужчины мы быстренько развернулись – и по домам. А тем временем события разворачивались, ситуация ухудшалась… Бизди кудай сактады… Ведь нас могли бы загрести вместе с другими – и всё! Сколько нашей молодёжи КАЗАХСКОЙ погибло, без вести пропало... Зима в тот год была очень холодной в Алма-Ате, очень. Мой брат тогда работал внештатным сотрудником милиции, дома не было несколько дней. Думали – все уже... Вернулся через три дня с разбитой головой».
Согласитесь, что тут любые комментария будут просто лишними, настолько искренни и откровенны эти воспоминания. Но они важны, потому что это воспоминания очевидцев. Единственное, что еще можно добавить, – это пожелание, просьбу, надежду на то, чтобы подобное на казахстанской земле больше никогда не повторялось.
